Constance Rothenberger, 50, ^{учитель литературы}
Констанс Роттенбергер
Конни || Приезжая

Главная героиня была влюблена. На каждой странице, пропитанной чьими-то слезами, в каждой строчке и в каждом предложении об этом говорилось. Автор так подробно описывал все её чувства, и если бы не фото пятидесятилетнего мужчины на обороте книги, можно было решить, что он писал о себе. Парень, в которого была влюблена эта девушка, не имел никаких шансов. Он был из бедной семьи, кроме того, отец девицы уже подобрал для неё хороший вариант. В конце концов, влюбленные нашли выход, признались друг другу в вечной любви и сбежали в закат.

Констанс захлопывает твердый переплет и возвращает дерьмороман обратно на книжную полку. Эдакая смесь сказок Перро и «Ромео и Джульетты», вызывающая у любого человека скептичную усмешку и раздраженный вздох о потраченном времени. Ведь неправдоподобные сказки про любовь давно утратили весь свой шарм. Люди теперь — реалисты. Они снимают фильмы с плохими концовками, разводятся, заводят любовников, всеми правдами и неправдами пытаясь доказать, что любовь чиста и прекрасна за самыми редкими исключениями.

Вы знаете Конни Рот, ведь почти в каждом сортире от Нью Джерси до Калифорнии почетное место на полке рядом с освежителем занимают ее романы. Второсортные детективы покет формата в мягкой обложке везде - они торчат из сумочки молодой бизнес-леди в Нью-Йоркской подземке и вываливаются из заднего кармана сантехника на кухне в Ричмонде.

В сорок два Конни успешна и богата, но что самое главное - её лицо не знакомо широкой публике. Она выпускает юбилейную сотую книгу, получает лучший гонорар за все время работы и решает, что заслужила немного покоя.

Отпуск немного затягивается, и литературный агент обрывает трубку, пытаясь вызвонить и вернуть домой любимую дойную коровку. Констанс переводит звонки на голосовую почту и двигает в следующий штат на своем Бьюик Роудмастер 1953 года.

У Конни в печенках все это дерьмо. Людям нынче неинтересны классические детективы, даже с поправкой на то, что убийцей окажется не садовник. Им подавай все оттенки серого и запечатанную в пеструю обложку историю Мальчика, Который Никак Не Сдохнет. Констанс колесит по стране в поисках идеи, которая ее прославит - ну, знаете, как "Сияние" у Кинга, - перечеркнет прошлые достижения и поднимет на один уровень с Королем Ужасов.

Видимо, стремясь вернуть должок за безбедно прожитые годы, жизнь нещадно хлещет Конни по лицу под конец пятого десятка. Она уже давно не помнит названий и номеров всех шоссе, что исколесила за последние восемь лет, и по прошествии времени все дороги сливаются в сплошное графитовое полотно с разделительной полосой посередине. На такой, ничем не примечательной дороге, Констанс Роттенбергер на скорости семидесяти миль в час встречает лобовым стеклом Бьюика оленя.

Она должна была умереть - и по прошествии месяца в этом странном городе все чаще ловит себя на мысли, что лучше бы и правда умерла, - но приходит в себя спустя несколько часов, едва ли не соскабливая скальп с подушки безопасности. Сраного оленя нет. Как нет мобильного телефона, ноутбука, банковских карт и внушительного запаса налички. Пара-тройка завалявшихся в заднем кармане брюк двадцаток, сотрясение мозга и небольшая дорожная сумка через плечо со сменной одеждой и рукописью - ну, здорово, Торранс, чем порадуешь?

На шпильках по проселочной дороге далеко не уйдешь – ну и хорошо, что до города было недалеко. Констанс не очень любит вспоминать первые дни в Торрансе, наполненные косыми взглядами и чистой, сквозящей в воздухе неприязнью местных. К счастью, она не была тупой: знала, что была лучше, образованнее, да Бога ради, чище любого из них, но внешне ничем этого не выказывала.

Отвечала фальшивой улыбкой на такие же притворно-доброжелательные: сначала от полицейских в участке, куда пришла за помощью; позже – в школе, куда удалось устроиться учителем литературы. Спустя шесть лет молчания Констанс сама звонит Ленни, своему агенту.

«Завязывай тошнить, Ленни. Просто вышли мне денег, потому что я отсюда не уеду. Я начала писать историю о женщине, которая, попав в аварию на пустынном шоссе, начинает жизнь с нуля в задрипанном городке у черта в заднице. И когда я его допишу, ты сможешь позволить себе по золотому унитазу в каждой комнате твоей собственной виллы на Ибице. Уяснил?»

Констанс ходит в церковь по воскресеньям и приветливо машет газетой соседям из квартиры напротив, что наблюдают за ее отъездом на работу каждое утро.
Констанс пытается объяснить пубертатным язвам истинное значение «Трех Мушкетеров» Дюма.
Констанс готовит рагу по субботам и печет вишневый пирог, чтобы угостить старуху Блэк, что живет этажом ниже – эта древняя сука точно распускает дрянные слухи про приезжую, но Конни знает, что стоит ей дать слабину – ее сожрут с потрохами, а потом еще скажут, что было не вкусно.

Внутри - пустышка, если отбросить навык владения словом. Снаружи - вся такая загадочность, томность, лакшери и богема. Попадание в лицемерие стопроцентное - в Торрансе она может быть когда-нибудь сойдет за свою.

Умирающий каждые три тысячи километров старенький Опель чихал и кашлял, пускал чёрные клубы выхлопа на лежачих полицейских и вообще всем своим видом показывал, как ему надоело существование в этом бренном мире. Жека припарковалась у обочины, не забыв включить аварийку: если по возвращении ее будут поджидать бравые служители порядка, будет куда проще сказать, что срочно потребовалось заглянуть в пролесок - «Да до ближайшего Мака пилить и пилить на этой развалюхе, а мне о-о-очень надо было!» - нежели придумывать другое, более логичное объяснение, что она забыла на окраине леса вечером.
Приключение должно было быть на пятнадцать минут ровно: с задней стороны старинного особняка, где полуразрушенная кирпичная кладка служила скорее мрачным антуражем, нежели средством противодействия проникновению, Женьке надо было всего лишь перемахнуть через останки забора, закопать пакет недалеко от чёрного хода и отправить фото Ире. Позже она со своими такими же невменяемыми дружками найдёт клад и переведет деньги на карту с тривиальным комментарием «материальная помощь родственнику». Схема была тупая, простая, но рабочая - с учётом того, что подобную программу Женя исполняла только с Ирой по причине ее беспросветной тупости, и всегда на разные суммы, риск был минимален.
В отличие, конечно же, от риска быть пойманной за задницу.
Ильина принципиально не делала закладки. Для этого у неё были молодые пацаны из соседних дворов, достаточно отчаянные, чтобы желать легких денег и чуть более, чем отбитые, чтобы не разбирать способов эти деньги заработать. С Ирой, которой было проще дать, чем объяснить, почему «нет», все, как обычно, пошло через жопу.
Сначала Ильина чуть было не повисла на кирпичной башенке забора, зацепившись задним карманом за торчащий обломок. Подвернула правую ногу, приземляясь на горку крошащихся под ее весом кирпичей. В довершение - вымазала побелкой спину и левый рукав куртки, протискиваясь в узкое пространство между разросшимся старым дубом и углом особняка.
На площадке у задней двери было тихо и красиво - как бывают привлекательны пришедшие в упадок остатки былой роскоши.
У дальнего угла здания цвела белая черёмуха, с королевским достоинством раскинув кусты над пустыми бутылками из-под пива и горками сигаретных окурков, игнорируя всеобще запустение и будучи прекрасной просто вопреки всему тому дерьму, которое её окружало.
Жека, натура в принципе не чувствительная, а прагматичная - все равно засмотрелась, провалившись плечом (тем самым, которое ровно до этого момента не было испачкано) к стене особняка прямо под окном. Закурила, тихо щёлкнув зажигалкой, глядя на то, как лучи вечернего солнца просвечивают сквозь белоснежные лепестки, придавая им неподдающийся описанию насыщенный красно-оранжевый оттенок - будто бы весь куст горел огнём, но при этом не сгорал.
Телефон в кармане завибрировал, заставив Ильину оторваться от созерцания прекрасного и с размаху впечатывая лицом в суровую реальность: Ира интересовалась, все ли получилось. Женя вздохнула, мысленно послав пришибленную знакомую, но присела на корточки, чтобы расчистить место. Подвернувшимся под руку обломком кирпича она вырыла неглубокую ямку, поместила клад и закопала, сравняв землю и поставив сверху пустую банку из-под Балтики.
В сериалах в такие моменты обычно начинает играть торжественная музыка - так зрителю легче понять, что сейчас в жизни главного героя произойдет нечто, что перевернет все с ног на голову, перечеркнет неправильное, оставит жирную черту, делящую на "до" и "после".

Еще глоток, и мы горим,
На раз, два, три.
В жизни, конечно, все не так: для Жени поворотным моментом станет чужой голос, прозвучавший за спиной - правда, узнает она об этом гораздо позже. Сейчас же все, что остается - расправить плечи и задрать голову, чтобы взглянуть в глаза наглецу.
Хорошенький. Улыбка кривоватая, но так даже лучше - хоть что-то выбивается из общей близкой к идеалистичности картины. Он, разумеется, не местный: отточенный за всю сознательную, проведенную в Торжке жизнь, взгляд сразу цепляет разницу между незнакомцем и местными. Дело даже не в шмотках и не в том, что следующей своей фразой он подтверждает Женькины домыслы - просто он держится совсем по-другому. Плечи расправленные, не согбенные изнурительной работой, взгляд - прямой, острый, - не загнанный, как у мужского населения города, что из-под тяжелой руки матери попадают прямиком под другую наковальню: каблук жены.
- Серьезно? Судишь меня по одной закладке? - в тон незнакомцу отвечает она, складывая руки на груди. Ей бы, по-хорошему, сделать жутко удивленное лицо да сказать, мол, ничего не знаю и трава не моя - и свалить по-тихому. Только вот пакетик этот последний, а Ира, хоть и дура, клиент хороший - такого терять жалко, - Слушай, я не знаю, как заведено у вас там... Откуда бы ты ни приехал. Но у нас тут типа джунгли, и выживает сильнейший. Пойти в блядушник работать официанткой за копейки или дарить людям радость и вовремя оплачивать коммуналку - вот тебе и весь выбор.
Глупо, наверное, вот так заходить с козырей, только у Ильиной времени в обрез. Стоящий на аварийке Опель долго не протянет - аккумулятор сдохнет наверняка в ближайшие минут пятнадцать, а терпение Ирки лопнет и того раньше. Жека нервно постучала по заблокированному телефону пальцем, оживляя его: уведомления от "подруги" уже не помещались на экране.
- Ты сам-то дуешь? А то я поделюсь, мне не жалко. Только закладку оставь.

лс, а еще можете потыкать в Роба палкой, и он меня из-под земли достанет