Xavier Evans, 31, ^{учитель, писатель}
(Ксавьер Эванс)
Ксав, Ксави|| приезжий

• Место рождения: Глендейл, Висконсин.
• Образование: неоконченное высшее, факультет журналистики, университет в Милуоки.
• Профессия, род деятельности: преподаватель литературы в школе, писатель. В настоящий момент переживает творческий кризис.

CЕМЬЯ. ГЛЕНДЕЙЛ. ВИСКОНСИН.

Я родился на окраине Глендейл, в штате Висконсин – это небольшой городок, где длинные и снежные зимы; холодные ветра с огромного озера Мичиган пригоняют тоску и скуку. Этому городу не нашлось места в википедии, зато хватило места на карте. Отец работал охранником портового склада, а мать учила детей литературе. Мы, детьми, были отданы на воспитание улиц, но в этом не было никакой драмы, мы были часто увлечены спортивными играми, кражей чужих яблок, школьными заданиями. Мы катались на велосипедах, на лыжах, сидели друг у друга в гостях. Наше детство было беззаботным и беззлобным. И мир казался простым и понятным. Многие люди знали друг друга, приветливо здоровались на улицах и интересовались делами. Расспрашивали о планах, куда мы собираемся поступить, и рассказывали о городах, в которых бывали, разжигая лёгкую искру любопытства и соблазна. У всех ребят из Глендейла зарождалась мечта, уехать туда, где много людей. Где высокие небоскрёбы или вечное знойное солнце. В города со страниц глянца, где у моделей хитрые или равнодушные взгляды. Туда, где что-то происходило, не как на страницах детективов, конечно, но хоть что-то. Глендейл я всегда помнил размеренным, спокойным и тихим. И даже холодные, снежные зимы словно тормозили людей и делали жуткими домоседами.
Летом, мы, как и все, работали на участке в пару акр. Земля была достаточно жёсткая, но я любил все нагрузки, сопровождаемые сбором и посевом урожая. Любил барбекю с семьёй, посреди работы. Я любил дым костра, треск веток, запах готовившегося мяса на решетке. А осенью и зимой мы часто выбирались на рыбалку к озеру Мичиган. Меня научили пользоваться спиннингами и сетями. Делать лунки на льду или рыбачить на лодке, когда оттают снега. Мой дедушка готовил карпов очень вкусно.
Мой дедушка вообще был сказочником с  неугасающими искорками в глазах, которые так сложно встретить в глазах стариков. Он рассказывал о морских чудовищах в озере Мичиган, поедавших зазевавшихся рыбаков.  О призраках в старых, невзрачных, заброшенных домах, мимо которых мы проезжали на стареньком форде, чтобы добраться до ближайшего магазина. Благодаря деду в детстве действительно было легко поверить, что я живу в необычном месте, в то время как это был самый обычный, забытый богом медвежий угол.
Благодаря деду и его пытливой фантазии, я стал много фантазировать, более внимательным к деталям, и даже начал писать в стол кое-какие рассказы.

УНИВЕРСИТЕТ. МИЛУОКИ. ВИСКОНСИН.

Я поступил в университет в Милуоки. Родители неохотно отпустили меня в большой город. Хотя сами мне не раз робко намекали, что там можно получить образование лучше, чем у нас. Я поступил на журналиста. В Милуоки было, в общем-то, забавно. Более смелые ребята. Они не замолкая говорили о девчонках и сексе, а я беспокойно нервничал рядом, потому что у меня ещё не было опыта. Мне уже исполнилось семнадцать. Но я боялся девчонок. Студенты жили от вечеринки к вечеринке.
Парни постоянно пытались меня с кем-нибудь познакомить. Первый раз услышал как какая-то девушка сказала кому-то, что я «красивый». Постепенно открыл для себя совершенно новый мир, компании приятелей больше не канали, больше времени я проводил со своей очередной подружкой. Город был большим, и девушки здесь были самоувереннее, доступнее и красивее, чем в Глендейле. Я увлёкся занятиями в спортивном зале, чтобы чаще слышать комплименты.
Дела в университете шли неважно.
Мать часто звонила мне, а отец просто топтался где-то рядом и передавал привет. Мужчины часто молчат и избегают встреч, когда особо нечего сказать, а женщины меньше боятся молчания в трубке. Я часто был пьян, но моя мать продолжала оставаться слепа во многих вещах. Думала обо мне слишком хорошо. На любой её вопрос «ты не хочешь проведать дедушку? Он уже старенький и часто болеет», - я просто молчал или говорил «угу». Я или не задумывался вообще над её словами, выйдя из клуба на холодную улицу, раскуривая сигарету и думая о последнем разговоре с друзьями, либо в этот момент фокусировал взгляд на изогнутой обнажённой спине своей подружки, острых лопатках и круглой попе, в которой двигался мой член, и с которой ещё недавно втягивал носом белую дорожку. Возможно, просто боялся увидеть дедушку таким: слабым, старым. И не знал, что ему сказать. Но я был молча ему благодарен.
Когда дед умер, мы с другом решились съездить в Глендейл. А к вечеру он уломал меня научить его рыбачить на лодке в озере Мичиган.
По камням и глине мы спустили лодку на воду и забрались в неё.
- Её делал дед своими руками, - сказал я.
- Твои родители говорят, что за последние четыре года ты ни разу его не навестил. Почему, Ксав?
Я сидел гордо выпрямившись и сложив губы в кривоватой улыбке, и было в ней что-то неприятное, хотя я к своим двадцати трём выглядел очень хорошо и притягательно. Провинциальный паренёк давно умер, теперь был лощёный тусовщик из престижного вуза и с ярко-определённым будущим.
- Любил попиздеть он, - говорю я, вспоминая все рассказы деда. – Много чего говорил. Что оформит участок на меня, в итоге он конечно записал его на мать, - я закуриваю.
- Какая разница, твои предки всё равно его потом завещают тебе, - сказал мне мой друг, и это было правдой.
- Он всегда говорил мне, как верит в меня, пиздёж, - мой друг хмыкает, наверное, считая меня не очень хорошим человеком. А моего дедулю достаточно проницательным.
- Слишком жестоко говоришь о нём. Прости его хотя бы после смерти. Хотя, твоё дело, - мой друг невесело усмехнулся и замолчал, а в моей душе что-то взорвалось внезапно даже для меня самого.
- Ты прав, моё.
Я неприятно хмыкаю. С каждым днём я всё больше напоминал сам себе нахального парня, аккуратного в каждом слове. В каждом слове пытающегося казаться независимым, сильным, без слабостей. Таких я видел в фильмах или на обложках журналов. Я становился красавчиком с непростым характером, и тем, кто интересен, кого хочется изучить, исправить, кому хочется доказать, что люди вокруг заслуживают моего внимания. Люди любят тратить время на тех, кому никто не нужен. Хотят спасти кого-то, изменить и чувствовать себя героями. И не ценят тех, кто смог бы беречь их дружбу трепетно и вечно.
- Хочешь кое-что скажу? Этот город тебя испортил, Ксав.
Я мысленно благодарю Фрэнка за комплимент.
- Что будет, когда ты переедешь в Нью-Йорк или в Лос-Анджелес? У тебя же совсем поедет крыша, – размышляет вслух мой друг. А я думаю, что отлично бы там вписался. Более того, таким был план.
- Хотя там много таких. И ещё злее, хитрее, изворотливее. Чем ты - первый парень на деревне, - он насмехается надо мной.
- Ты так думаешь? – мой взгляд становится колючим и насмешливым. Как же мне хочется сказать, что я спал с его девушкой. Плюнуть в издевающееся надо мной лицо этой правдой, которая могла бы стереть ироничную улыбку в один момент.
- Ты же спал с Эмбер? – внезапно спрашивает Фрэнк. Оказывается, в одно время мы думали об одном и том же.
Я молчу.
- Ты спал с ней? - вопрос повисает в воздухе. И не думает растворяться.
- Боже, предлагаю вернуться. С тобой просто невыносимо. Ведёшь себя так же, как моя бывшая подружка, говорящая о каких-то обязательствах. А я даже в зад тебя не трахал, - я хохотнул, выбрасывая сигарету, и от неё на поверхности воды пробежали небольшие круги.

КНИГА И ПРОСШЕСТВИЕ НА ОЗЕРЕ МИЧИГАН.

Как сейчас помню, я быстрым шагом пошёл от берега и лодки к машине, а Фрэнк не пошёл за мной следом. Сказав, что ещё побудет на озере. Какое-то время я сидел за рулём, думая, что он придёт ко мне, но потом я уехал.
На следующий день я просто сидел перед телевизором с матовыми, неотражающими свет глазами, и смотрел в экран, где говорили о цунами в озере Мичиган. И о погибших рыбаках.
- От Фрэнка никаких новостей? - спрашивают меня родители.
Я молча сижу перед телевизором с чашкой горячего кофе.
- Он остался на озере? - взволнованно спрашивают они. - Боже, не представляю, что будет с мамой Фрэнка, когда она узнает! - говорит моя мать.
- Хорошо, что ты во время уехал, - говорит мой отец.
Я молчу. Хотя эта история шокировала меня. Похоже, я был последним, кто видел Фрэнка. Его лицо, исказившееся от гнева и боли. Мне кажется, я знаю, о чём он думал в свои последние минуты. Он захлёбывался в своей обиде, и думал, что он одинок. Винил всех в чём-то. От кого-то что-то ждал и разочаровался. Это такое интересное и свежее чувство, оно мне нравится.
Я сажусь и пишу первую книгу о человеческой жесткости. О парне мудаке, равнодушном, эгоистичном, красивом. Который жестоко обходится с людьми. Которые заслужили быть счастливыми, но заканчивали очень плохо. Я писал об изменах, о женском коварстве, о том, как всем хочется стать уникальными. О том что жизнь - это паутина чужих интересов и амбиций.
Я отправил книгу в издательство, особо ни на что не надеясь. Это была крайне мерзкая и гнилая писанина о человеческих пороках, я согласен. Но как когда-то сказал Брет Истон Эллис: если какая-то вещь должна быть написана, она будет тобой написана, и ты не сможешь как-либо этому препятствовать. Слова внезапно нашлись сами собой.
Мне позвонили из агентства и предложили контракт. Книга должна была увидеть свет.

РАБОТА. ЛОС-АНДЖЕЛЕС.

К двадцати пяти годам я написал два бестселлера, один из которых заиграл на экранах яркими красками. У сценариста и режиссёра не получилось хорошо передать отрицательных героев, и все зрители говорили о том, что их можно понять. Но к моему удивлению фильм собрал много денег. У людей совершенно нет вкуса.
Критики говорили о моём ледяном сердце, что меня развратила голливудская снежная королева и издала этот ужас. Кто-то говорил, что мне можно только посочувствовать, что я пережил, должно быть, много зла, раз вижу мир в чёрно-белом цвете. Кто-то говорил о грязи в моих книгах, об обилии треша и сексуальных сцен. И чем больше я писал, тем хуже и злее становилась каждая моя следующая книга. Но мне было наплевать, пока я получал свой гонорар, я фотографировал чеки дорогих ресторанов и гостиниц, где был, и кидал в инстаграм. Работал в спортзале над своим телом, чтобы отправлять красивые фотографии в блог. Моё творчество для кого-то стало путеводителем по гламурной жизни. Красивая одежда, дорогой коктейль в руке, украшенной дорогими часами и кольцами, ноутбук с заметками. Я писал о тусовщиках, о веществах, о том, какая красивая ночь, о том, что люди  хотят быть любимыми, и не могут сами кого-то любить. Кто мне завидовал, пытались уязвить меня, называли парнем из провинции, мальчиком из джунглей. Но если я и разбирался хорошо в диких животных, то исключительно на радиаторах быстрых машин.
С родителями перестал созваниваться. И вскоре вообще сменил сим-карту. В Лос-Анджелесе для меня нашлось место, а большего мне и не нужно было.
И всё же, труды журналистов землероек, которые пытались утопить в негативе мои книги, увенчались успехом. Продажи книг упали. Меня осуждали совершенно все. Цитировали некоторые строки и говорили насколько они ужасны. Меня пытались запретить печатать. На моё издательство состряпали ни один судебный иск. И вскоре я поймал себя на мысли, что несмотря на то, что мне было плевать на чужое мнение, я совсем не могу ничерта написать. Контракт с агентством истёк, а новый со мной никто не подписал. Какое-то время я шатался по барам, искал признания и тепла в объятиях случайных партнёров, женщин и мужчин, профессионально вешая им лапшу на уши. В любви мои писательские способности продолжали работать. Но я чувствовал себя разбитым, больше ни одной строчки в текстовом редакторе.
Я не заметил как стал для всех отрицательным героем. Не таким романтичным негодяем, обаятельным засранцем, в которых все влюблялись на страницах книг. А просто мудаком в серой, будничной реальной жизни.
Работа в Лос-Анджелесе не находилась.
Я уехал в Торранс к одному фанату моих книг. Он тоже был писателем какой-то слащавой херни. И предложил мне работу в школе. И я всё же согласился, несмотря на то, что не видел себя читающим лекции школьникам. Мне хотелось в корне сменить место жительства, заполнить пустоту в душе. Попробовать что-то новое. Подчистить карму, поработать над стилем.

ТОРРАНС. ШКОЛА.

- Вас рекомендовал Джулиан Стормаре.
- Виновен, - с широкой улыбкой отвечаю я. Моя кожа покрыта ровным калифорнийским загаром. Я в красивой дорогой одежде. С хитрым взглядом. Ходячая иллюстрация признанного мудака перед двумя строго одетыми педантами-преподами.
- Он с благоговением о вас отзывался, - озадаченно смотрит на меня директриса [?], сидящая рядом со своим замом. Напротив меня.
- При всём уважении к Джулиану, мы не можем принять на должность этого молодого человека. Его книги стали бестселлерами для взрослых. Но на умы юных учеников они могут оказать пагубное влияние. Лично я считаю, что книги Ксавьера – причина деморализации американского общества. Они циничные и злые. И пропагандируют нарциссизм и эгоизм.
- Вы сможете научить литературе детей? - спрашивает у меня директрисса.
- Не вижу в этом проблем, мисс Тейлор,[?] - говорю я, игнорируя слова мистера красного сеньора-помидора. - Я уважаю классику. И с удовольствием познакомлю детей с известными писателями.
- Его инстаграм с десятком развратных фотографий... - зам делает паузу, не зная, как тактичнее сказать, что и сам я выгляжу как отъявленный тусовщик, и имею определённую репутацию.
- Есть такое, - согласился я. - Но я без проблем могу удалить фотографии, противоречащие школьному регламенту, и бросать в инстаграм фотографии хороших книг, - я любезно улыбнулся директриссе.
Так я получил место в школе. И шанс начать новую жизнь.
Мне хочется признания студентов и выбить весь цинизм, написать серьёзное произведение. Доказать, что я способен на что-то большее, чем на книги про наркотики и секс.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ●

ОКРУЖЕНИЕ И ФАКТЫ.

Книги:
- Во всём виноват Джонатан Крэй. Написана Ксавьером в 23 года, во время учёбы в университете в Милуоки о погибшем парне на озере Мичиган. В центре событий престижный университет. У студентов в нём много проблем, часть из которых они подкидывают друг другу сами. Их неприятности легко решаемы, нужен лишь взгляд со стороны или небольшой совет, но всем студентам друг на друга наплевать. И это выливается в череду катастроф.
- 90069. Написана Ксавьером в 24 года. О развратном современном обществе. Где ценность имеют только бумажки с мёртвыми президентами, за которые даже самые близкие люди готовы друг другу глотки перегрызть. Много предательств, много измен, доведение человека до самоубийства и убийство ради наживы. По истине мерзкая книга.
- Яркие огни Пасадены. Написана Ксавьером в 25 лет. Очень стильная: с упоминанием кучи популярных мест и известных брэндов. Много секса, много насилия, много жестоких убийств. Книга получила кучу отрицательных отзывов.
- День, который не повторится. Сборник белых стихотворений.

Связи:
Джессика Ричардс - агент. Женщина 49 лет. О романе Джессики и Ксавьера ходили слухи, но они были не более, чем просто слухи. До определённого момента.
- Ты слышала все эти слухи о нас?
- Конечно. Такой бред.
- Что только не придумают журналисты. Ты же профессионал, и никогда не смешивала бизнес и удовольствие.
- А ты слишком молодой. Я намного старше, ты бы никогда не обратил на меня внимание как на женщину.
"Я не был бы джентльменом, если бы с ней не переспал". Но одноразовый секс в кабинете не вылился в интрижку, чем, вероятно, одна из сторон была разочарована. Может быть, поэтому Джессика так легко отказалась от продления контракта с Ксавьером. Когда он попал в нелёгкую ситуацию и был заклёван прессой. А может быть, потому что она действительно была профессионалом, и никогда не шла на поводу у чувств и человеческой жалости. В бизнесе это не те черты, которыми можно гордиться. Ксавьер хотел бы возобновить с ней сотрудничество.
Юджин Марлоу - режиссёр фильма по книгам Ксавьера. Грёбанный царь Мидас наоборот.
Джулиан Стормаре - преданный фанат, которому нравятся книги Ксавьера. И ошибки допущенные Ксавьером его ничему не научили. Стормаре пытается подражать Ксавьеру. Но получается всё равно слащавая чушь почему-то.
"Он перепробовал весь алкоголь со страниц моих книг, влез в скинни из "Огней Пасадены" и проходил в них неделю по школе, в салоне его машины играла моя старая музыка, которая давно мне приелась, и некоторые из песен я очень сомневался, надо ли вставлять.
В своих книгах Стормаре тоже писал что-то похожее, пёр куски моих книг. Один раз с ужасом пролистав его творение, я даже немножко испугался, потому что в его новой книге было много меня, и она совершенно не вязалась с образом жизни и мировоззрением моего нелепого фанатика-соседа. Сдержанно улыбнувшись ему при встрече, сказав, что он стал писать намного лучше и изумившись тому, насколько сильно он расцвёл и запунцовел, я вечером позвонил в агентство и спросил, как они собираются решить эту проблему с Стормаре и плагиатом. На что в агентстве мне сказали, что различие наших книг в том, что авторы всех использованных им в книге песен подают на него в суд, за то, что он цитировал их в тексте, не получив права на "воспроизведение". А мне готовы платить за то, что я размещаю брэнды на страницах моих книг. И чтобы я не загонялся".
Ингрэм Саммерс - рецензентка, которая очень удачно всегда смешивала творчество Ксавьера с дерьмом. Он принял это за флирт, и даже увлёкся этой острой на язычок журналисткой. Но она вышла замуж за президента киностудии. И посмеялась над чувствами Ксавьера. Хотя одной болтливой подруге призналась, что писатель ничего: он умный, интересный, но слишком молодой и несерьёзный, чтобы она его рассматривала всерьёз. Сейчас Ксавьер не пишет и исчез с её горизонтов, а она нападает на других писателей.
Ингрэм сказала на шоу, что её худший кошмар - это если она выйдет на улицу, а там ходят герои его книг.
"Ты не способен любить", - поставила мне диагноз Ингрэм перед тем, как разгромить меня на шоу. Бэкстейдж-видео с нашим разговором разлетелось по сети - я в тот день крутился в футболке с листом марихуаны перед зеркалом, а рядом со мной толпился телевизионный юрист, умоляя вывернуть её на изнанку.
Я любил доставлять людям проблемы.
Ингрэм смотрела на меня проницательным, цепким взглядом, готовая услышать от меня опровержение и хорошо выстроенную линию защиты, чтобы взять меня за руку и увезти с этого шоу, на котором, мы оба знали, в дребезги разлетится моя карьера и репутация.
- Сегодня одна постель, завтра другая, хвастаешься победами на страницах книг как подросток с буйством гормонов. Определённо ты мог бы писать что-то более серьёзное и взрослое. Ты не такой пустой, каким хочешь казаться. Иногда в твоих работах помимо вечной злобы, агрессии и ненависти, я вижу надежду. Красивые фразы с игрой слов, которые можно было бы повесить среди картин в художественном музее.
Мои книги и есть картины. Такой себе инстаграм для более старшего поколения. Позволяющий сохранить себе на память каждое событие в моей жизни, зарисовать красивые пейзажи, запечатлить как менялись мои взгляды и мировоззрения. Как я весело катился вниз, на этой бесконечной американской горке. У меня столько слов и впечатлений, что не хватит никаких мегапикселей, разрешений в новых гаджетах и длины селфи-палки.
Я был готов сбежать с Ингрэм, но я понимал, что через пару лет эта любовь умрёт. И не хотел видеть её смерть. Хотел запомнить страсть между нами, ночи, когда мы уставали, препираясь друг с другом, а потом трахались. Мы пытались перетянуть друг друга на свою сторону, и именно наши разные точки зрения нас притягивали, бесили, интриговали.
- Девушки любят обманываться. И что хочешь сами себе надумают. Ты уверена, что тебе нужен мой комментарий? - мы шагали на площадку, где планировались съёмки, и расположились на диванах, среди камер и съёмочной группы. С обратной стороны экрана всё не кажется таким идеальным и спланированным. Это происходит на самом деле. Я принимаю вызов. И буду защищать свою книгу перед теми, кому насрать.
До эфира - секунды.
Её взволнованный и неодобрительный взгляд, мой - коварный и дерзкий. Губы дрогнули в наглой ухмылке, которая ей так не нравилась, и с моих губ, которые она так любила целовать, начали срываться ядовитые реплики, которые она тоже очень любила.
Остальное:
У Ксавьера есть страница в википедии.
Прежде вёл свой блог-инстаграм, от которого впрочем отказался из-за преподавательской деятельности.
Не выбирался на телешоу. Так как у Ксавьера стойкая аллергия на журналистов, и лишь однажды сделал это, придя на скандальное шоу Томаса МакКензи "Лобное место". Где столкнулись группа необразованных гостей, которые поддерживали книги Ксавьера, и группа, кто был противниками. Ксавьер согласился на это лишь из-за того, что среди гостей была Ингрэм Саммерс. О чём сто раз пожалел. Его сторонники были безапелляционно разгромлены оппонентами. Они все были яркими и скандальными личностями, но непозволительно глупыми.
Пара преступлений в окрестностях Лос-Анджелеса были совершены по мотивам одной из книг.

ИЗ ИНТЕРВЬЮ:
- Я пишу книги для себя, - тихо возразил я. Есть люди, которые без угрызений совести заражают других людей спидом, трахаясь в клубах без гандонов, я тоже какой-то психопат, который хочет как можно больше людей обратить в свою веру, и посмотреть, что из этого получится. Если люди начнут стрелять друг друга на улицах, если перестанут прислушиваться к правилам - какой занятный мир тогда бы получился. В отличии от других писак не нужны мне лавры, рейтинги и деньги. Достаточно видеть плоды моих трудов. - Но я издаюсь. Это как брать попутчика. Плевать кто он, как его зовут, чем он занимается. Он садится ко мне в машину, потому что хочет ехать, а я его сажаю, потому что вдвоём веселее, хотя в принципе я могу доехать и один, - язык пламени облизывает кончик сигареты, и я направляюсь к бару. Я оборачиваюсь к журналистке и насмешливо улыбаюсь. - Только я особенный водила. Во время такой езды, я могу отпились пару пальцев, выколоть глаза, неплохо огреть по голове. Образно. Короче, какую-то мораль из нашей поездки этот попутчик точно извлечёт, чему-то она его научит, - Смеюсь - Ты что хочешь выпить?

Вдохновение: The Script - Make Up

POV режиссёр клипа.
Джеймс Саммерс в кожаной куртке наклоняется над барной стойкой и подписывает отработанным на автографах почерком закрывающие документы с режиссёром Николой Адамсом и с его губ срывается пренебрежительное:
- Говорят, теперь ты будешь работать с этими капризными кисками из Luv Guns, - театрально дует губу. - Удачи тебе в этом нелёгком деле. Джастин любит только когда ему лижут зад, не отвечает на диссы, а просто сидит в своём мирке из аутсайдеров, которые "плывут к его музыке как к маяку в тяжёлые дни".
- Я слышал другое. Кажется, он на тебя подал в суд, м?

Никола наслышан о молодом музыканте, Джастин десять лет в бизнесе. Режиссёр ждёт мифического персонажа и не удивляется, когда видит мягкую, плавную, почти бесшумную походку в высоких белых кроссах, узкие джинсы с торчащими нитками, худые ноги, брендовую футболку открывающую достаточно мускулистые плечи, несмотря на то что О'Брайен далеко не качок. Слышит потрескивание гвоздики в кретеке и чувствует запах индонезийских сигарет, ноток морского бриза, почти выветрившегося цитрусового шампуня и алкоголя. Рядом с ним на стул падает рокер, глаза - карие, хотя на фотках, которые он видел - зелёные [вероятно, цветные линзы], огромное количество рисунков на коже, особенно бросается в глаза большая роза; куча всяких аксессуаров, колец, скорпион на цепочке, большой вырез на футболке и тонкая змейка волос прыгающая под ткань v-образного выреза, складки футболки на плоском животе, аккуратный бесцветный маникюр на ногтях.
- Этот клип важен для меня. Я не был уверен, что стоит браться за съёмки. Но у меня оказались свободные деньги, что могу себе позволить продакшн.
- Ты должен уловить идею. Это песня в память о Генри Ричардсоне. Я любил работать с ним в студии. Красивая музыка, хороший текст - ничто без драйва исполнителя, чувственного и грубого вокала. Он был бешенным и отчаянным. Поверь, я кое-что понимаю в музыкальной индустрии, мало петь песню, чтобы собрать стадионы. Нужно вложить эмоции в каждую бл*я*дь ноту. Каждое сраное слово должно звучать чувственно, оно должно разбивать сердце, склеивать, соблазнять. Он жил в студии. Когда звучала музыка, он бросал вызов, словно это его сражение не на жизнь, а на смерть, все демоны в нём срывались с цепи, когда он держал микрофон. Я заметил эти красные, налитые кровью глаза, когда гитара уже была в футляре, а он в уличной одежде собирался занырнуть в ночную жизнь Лидса. И я подумал, что обязательно когда-нибудь потом узнаю, что с ним. Но он покончил с жизнью самоубийством, лишив этот мир своего таланта. Погасла яркая звезда и никто не заметил этого. Упоминания о нём почти исчезли за два ёбанных месяца, люди так быстро забывают. Оказалось, что лейбл заключил с ним договор, что он не может встречаться с парнями и говорить о себе в женском лице. Слава, признание, исполнение мечты, деньги для матери в обмен на то, что он не может быть собой. Просто имидж. Бесцветная кукла с красивым голосом.
Никола слушал быструю речь фронтмена Luv Guns с лёгким ирландским акцентом, не перебивая.
- Эта песня для тех, кто в ловушке собственных мыслей. Кто не может быть собой, боясь осуждения общества. Она о гендерной идентификации. О проблемах социализации огромного числа людей. Ведь все знают, что Бог не совершает ошибок, - показывает кавычки пальцами и издаёт смешок.
- Это скандальная, двусмысленная песня. Я не знаю, как отрезонирует участие в этом продакшне для всех нас. Мы должны снять клип с другой, безопасной точкой зрения. Это будет жестокость и уродство прекрасного модельного бизнеса. Твоё тело на обложке, но ты лишён права голоса. Просто стоишь на витрине, а когда потеряешь товарный вид, тебя просто спишут и выбросят из этого пафосного магазина. Место займёт более молодое тело. А ты потеряешь товарный вид очень быстро, детка. И я говорю не только о покоцаном теле, стёртых коленях, пытаясь удержаться в индустрии. Творческие люди эмоциональны. Вокруг постоянно хищники, которые морально сломают, дадут в ладони наркотики и с интересом будут смотреть как ты угасаешь. Как блеск твоих глаз, который так нравился людям и камерам, тускнеет. Как твоё лицо становится усталым. Ты знал, что от наркотиков быстрее появляются морщины на идеальном, красивом, знаменитом лице? Многим нравится уничтожать произведения искусства.
- Этот мальчик, которого ты показывал мне, подходит. Он будто сам - герой моей песни. Ему даже не придётся играть. Он вдохновил меня на суде против своего босса. Он строил из себя жертву, но даже тогда излучал сексуальную привлекательность. Это то, что люди захотят увидеть. Они следят за ним, его уязвимость их покорила, и оценят песню в этом контексте. Теперь я слушаю твои предложения, ты же режиссёр.

- Ты уверен? - спросил недавно Марк. Когда мы остались вдвоём, а его жена ушла укладывать спать ребёнка. У всех моих друзей уже была семья.
- Они будут ассоциировать песню с тобой.
Они будут ассоциировать песню со мной.
И мне действительно было приятно почесать свои кинки. Пусть ищут смыслы. Мне нравится, когда люди восторгаются моими высокими нотами. А кто-то умудрялся даже принять мой голос за женский вокал. Люди видели край кружева под чёрными джинсами, когда я прыгал по сцене IOW-фестиваля.
Мой взгляд скользнул по опустевшей улице Лос-Анджелеса, я стоял перед панорамным окном, скрестил руки на груди, на пальцах блестели кольца с черепами от Юрмана.
Мне плевать, что они будут говорить. Красный огонёк на кончике сигареты. Красный цвет светофора у пустой дороги. Я всегда писал о себе, о людях рядом. Это то, что останется после нас. Как мы жили, и как можно больше людей должны это услышать. Я не Генри Ричардсон, я буду говорить то, что захочу. Я заставлю их себя слушать, мне хватит мозгов защитить ценности людей, которые мне дороги и не попасться на растерзание стервятникам. А даже если меня порвут в клочья в прайм-тайм, то точно все послушают мои песни.
Я выгляжу безопасно. В основном пою о любви, татуировки-розы, неоновые ангельские крылья в оформлении на сцене, гламурные обложки для мечтателей. Это способно сбивать с толку тех, кто любит приклеить стереотипы.
- Когда мы познакомились, ты ненавидел себя. Ты был разбит, когда мы не выиграли номинацию. Но теперь я по-настоящему горжусь тобой. Ты знаешь, что делаешь.

- Нам нельзя откровенно говорить о наркотиках. Это могут быть кадры с зеркалом и карточкой AmEx. Должно быть разбитое зеркало, макияж на модели, может быть кровь из носа от кокаина. Тот, кому нужно - поймёт смысл. Для остальных это должен быть модный, гламурный видеоряд, слегка заигрывающий с нашей тёмной, жестокой стороной, подходящий для жанра EDM. Может быть, что-то в духе Неонового демона? Где упавшая звезда валяется без сознания на диване? В любом случае, Никола, здесь уже решать тебе.
- Хочешь верь, хочешь нет, я чую, что эта песня должна жить. И иметь художественное воплощение. У меня хорошая интуиция. В этом моё предназначение - написать определённую музыку и суметь донести её людям, даже если приходится самостоятельно заниматься такой чушью как пиар.

Музыка, фестивали и секс - это всё, к чему свелась моя жизнь. Так много сообщений с лживой заботой, но никто не относится серьёзно к разъезжающей по всему свету знаменитости с толпой фанаток и проблем. Я цепляюсь за каждую возможность, хотя знаю, что очередной человек всё равно пропадёт из моей жизни. Когда-то устанет ждать. Стою перед большим зеркалом, грубые пальцы от жёстких гитарных струн тянутся к молнии на джинсах, две дорожки с зубчиками расходятся, стягиваю дизайнерские узкие джинсы, освобождаю мягкий вялый член. Делаю фотографию. Всё ещё не зная, должен ли я разогревать свои почти полумёртвые отношения. И в эту минуту вижу сообщение от менеджера, что Колин Хорн соглашается. Мне почти плевать. Я так устал. Пошли вы нахер все.

В день съёмок я приезжаю на мотоцикле, удерживая за талию Пола.
- Как доехали, парни? - несколько рукопожатий.
Слоняюсь по съёмочной площадке. Подхожу к вешалкам и просматриваю одежду, которая там висит. Брендовые шмотки, очень тонкая, мягкая рубашка. Приятная наощупь. Через которую можно будет неплохо разглядеть тело парня и острые маленькие соски. Узкие кожаные штаны.
Я перебираю вешалки и немного нервничаю.
Одежда красивая. В ней он будет олицетворять искушение.

Режиссёр всё смотрит на часы, я в это время читаю диалог в мессенджере. "Какая милая рождественская реклама о продаже мерча. Не хватает денежек на клипчик?" Не отвечаю. "Я скуплю весь твой магазин, если на следующее выступление эта игрушка...". На моих щеках появляется румянец, мне почти дела нет до того, что там несёт режиссёр, если это не касается клипа. Пальцами зажимаю нужные кнопки, чтобы сделать скриншот кринжа.
Слышу жуткое замечание Николы о другом человеке. Обо мне он тоже будет говорить также? Слегка удивляюсь и свожу брови, состроив недовольное лицо, когда режиссёр позволяет себе оскорбить международную модель. Хотя ничего не могу с собой поделать, информация о том, что Колин - лжец и дрянь, откладывается в голове. Тенденция облаивать творческих людей мне не нравится. Сплетни итак расплескались по всем бездарным телешоу, почему бы внутри такой тесной творческой группы не быть более бережливыми к чувствам друг друга? Последнее время люди совсем оборзели, нет уважения к тем, кто сделал вклад в искусство, каким бы оно не было; им ничего не стоит застрелить рэпера [Take Off] на пьяной вечеринке, набить лицо Тому Греннану и обокрасть его, забанить в твиттере Канье. Большой труд так легко обесценивается. Кто-то сделает селфи на пепле от чьего-то труда, на что была потрачена вся жизнь.
Внезапно появляется Колин и отвечает про плевки и я закусываю губу начиная раздражаться. "Мы здесь не о ссорах, а про музыку".
Но я опять молчу, так как мои глаза утыкается в моё лицо на футболке Колина.
Нет, я не буду улыбаться. Но слегка закусываю губу и не могу в итоге скрыть улыбку. 
Ладно, сдаюсь, это было мило.
Красивые глаза, высокие скулы, фальшиво-пухлые губы, смешок. Колин продолжает говорить и его голос кажется медовым. Намного слаще и горячее перспективы выпить что-нибудь горячее.
Даже не знаю, я был уверен, что фото из его портфолио, где он был в простой майке-алкоголичке, которая обнажала ключицы и слегка съехала, что торчал розовый, немного сморщенный сосок, мой фаворит. Тот парень, излучавший сексуального котёнка, на тех фотографиях которые мы просмотрели, сейчас был милым, но даже эта одежда не помогла скрыть сексуальную привлекательность от того, как он вальяжно затягивался сигаретой и расслабленно разговаривал с нами.
Я замечаю внушительную выпуклость на узких джинсах. Ему подойдут чёрные кожаные штаны, которые мы подготовили. Интересно он пахнет сладко или брутально?
Пальцами в кольцах касаюсь его протянутой руки. Из-за игры на музыкальных инструментах моя кожа вероятно не такая мягкая как гитарные рифы в самых раскрученных любовных балладах. Колин мурлычит комплименты.
- Спасибо, - складываю губы в дразнящей улыбке, задерживаю на нём немного похабный, продолжительный взгляд, хотя эти банальности меня не трогают, разве что чуть-чуть, так и не научился принимать комплименты. - На улице сейчас прохладно, может быть хочешь горячий чай? Я сделаю для тебя.
Какая-то досадная возня посади. Охрана просит его отдать нож.
На столе шарф, который обычно спасал моё вечно больное горло, ключи от помещения, мой телефон и push-облака всплывающей пошлости, я кидаю пакетик чая в горячую воду. Это не столько нужно ему, сколько мне.
Оказываюсь совсем близко, протягиваю одноразовый стаканчик Колину, пытаясь проявить заботу. Это так мне свойственно мне, но я знаю, что мне это к лицу. 
- Тебе лучше взять, он настолько мало спит, что выльет сейчас всё содержимое на тебя, - бросает Пол О'Нил* со смешком.
Я поднимаю на Колина взгляд.
- Это правда. А что насчёт тебя? Ты правда считаешь, что знаменитости - говно? - томно прищуриваю глаза.

* секьюрити Джастина

лс, тележка, через керри и если повезёт оскара лол