Sepide Jean Nemati, 37, ^{адвокат и правозащитник}
(Сепиде Жан Немати)
- || приезжий

Глас вопиющего в пустыне.

Сепиде родилась в зажиточной семье в Сулеймании (Иракский Курдистан). Отец девочки, Бахар Жан Немати, имел степень в области исторических наук, был политологом и занимался осмыслением и освещением политической жизни в стране, в том числе состоял в патриотическом союзе Курдистана, когда как мать была выдающимся курдским романистом, литературным критиком и правозащитником, вела активную критическую дискуссию с участием ближневосточных СМИ. Помимо Сепиде у четы Немати было ещё трое сыновей и старшая дочь Ахин, покинувшая семью после замужества. После газовой атаки в Халабдже в 1988 году старшие братья Сепиде вступили в ряды Пешмерга и, как и Ахин, навсегда покинули родной дом.

На родине семье Немати также пришлось пережить Иракский геноцид курдов Аль-Анфаль, продолжавшийся вплоть до 1989 года и унёсший жизни многих родных и близких семьи. В 1991 году Сепиде, которой на тот момент только исполнилось 6 лет, вместе со своей матерью подверглась нападению в связи с политическими восстаниями в Сулеймании. На тот момент Бахар Немати состоял в управляющем блоке патриотического союза Курдистана, который вместе с демократической партией восстал против господства Баас. Тогда для Сепиде нападение обошлось ушибами и незначительными колотыми ранениями, когда как её мать оказалась прикована к инвалидному креслу на долгие годы, – будучи ребёнком, Сепиде не могла связать враждебную обстановку и прямую угрозу своей жизни, из-за чего продолжительное время испытывала проблемы в общении. Участники нападения не были найдены даже после установления контроля Курдского регионального правительства.

В Сулеймании Сепиде получила хорошее среднее общее образование в школе Азади и поступила в специализированный колледж по направлению юриспруденции. По настоянию отца она покинула Курдистан и отправилась за получением высшего образования в Румынию, Болонский университет, где успешно окончила англоязычные программы бакалавриата и магистратуры в сфере юридической защиты. Благодаря высокому академическому потенциалу она смогла успешно зарекомендовать себя и имела хорошие шансы получить квотное место на аспирантуре, но продолжительной учёбе предпочла профессиональную практику в частой румынской адвокатуре.

Вскоре после начала адвокатской практики Сепиде познакомилась с будущим мужем – Петру.  За непродолжительное время совместной жизни у четы родился сын, названный Бахаром в честь дедушки, однако семейная идиллия длилась недолго – к трехлетию Бахара всё семейство Немати было собрано на празднество в доме Ахин в Синджаре. В ночь на 3 августа 2014 г. город подвергся нападению исламских боевиков, в ходе которого Сепиде лишилась родных и вместе с сестрой была взяла в плен. Её муж был зверски убит, а малолетний сын вывезен в неизвестном направлении – мальчиков вербовали и отправляли в «школы молодых львят».

Два года и восемь месяцев Сепиде провела в рабстве. Из Синджара её вывезли в Батман, где она стала товаром крупного трафика работорговли. Её покупали и перепродавали вновь, часто выменивая на детей 5-8 лет, прежде чем она оказалась в доме отставного военнослужащего. При Ибрахиме было не менее десятка таких же пленных – женщины, дети и молодые юноши, благодаря чему пленнице было легче скрываться от насилия за ведением хозяйства. Лишь с помощью правозащитников ей удалось бежать из заключения.

По возвращении в Синджар проходит совсем немного времени, прежде чем Сепиде решается вступить в ряды курдского ополчения. Для курдских женских батальонов предусматривалась лишь годичная подготовка, после которой они выступали в боях под руководством Пешмерга или Эзидхана. В отряде «дочерей» Сепиде была старшей, и ровно по праву старшинства ей отвелось и командование.

Её новый дом раскинулся среди бескрайних южных пустынных равнин, усеянных глиняными обломками стен. От Синджара до Кордуена – всюду она вела за собой дочерей, помогая в борьбе за освобождение родных земель от террора.

На подступе к Кордуену до командования дошли слухи о «школе молодых львят» в бывшем здании Азади оккупированного города, где обучали пленных юношей для формирования новых отрядов боевиков. Мужская воля Пешмерга была против, однако командованию Сепиде, вхожей в автономный Эзидхад, чужая воля не препятствовала – ей вскоре удалось склонить дочерей к наступлению, в ходе которого пленные дети были освобождены и перевезены в Сулейманию на реабилитацию. Найдя родного сына живым и здоровым Сепиде навсегда покинула отряд дочерей, а по прошествии ещё полугода вернулась вместе с Бахаром в Румынию, где занялась основанием правозащитной организации совместно с бывшими коллегами по адвокатуре.

За два года существования правозащитной организации «Anhar» Сепиде удалось добиться широкого внимания европейского и западного сообщества к проблеме террора в родном регионе, однако забота о народе пересилила заботу о родных – к десяти годам у Бахара обострилось посттравматическое расстройство, из-за чего Сепиде была вынуждена оставить заботы об организации. С последним рабочим визитом Сепиде посетила Бангор, после чего приняла решение временно осесть вместе с сыном в тихом городе округа - Торрансе.

ЧАСТЬ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ.
Отдел общий.

НЕКРОЛОГИ. I.Родители, сёстры и племянники с большим прискорбием извещают о безвременной кончине четы Бернбург-Хольм, последовавшей шестого дня месяца жатвы в 6 часов вечера. Прощание состоится в 4Ѕ часа восьмого дня месяца жатвы в капелле Сент-Монель. Ротшильд, 25 лет, Гретта, 22 года и Офелия одного года от роду скончались в родовом поместье в Штольнях по Бурдонову переулку. Вклад четы Бернбург-Хольм в развитие родного города сложно переоценить: благодаря содействию семейной пары был открыт

издательский дом при фирме печати репродукций изобразительного искусства «Консорциум Хольм». Чета активно содействовала развитию деятельности в области образования, науки и культуры. Для многих жителей Долины молодожены останутся добрыми друзьями и верными соратниками в добрых начинаниях, а юная Офелия – искрой света и любви. Семья и близкие скорбят по поводу горячо любимых Гретты, Ротшильда и Офелии. После службы чета Бернбург-Хольм будет похоронена на частной церемонии на кладбище Элм-Ходдон, Паровая мельница недалеко от медного бора.

Здесь так холодно. Вечерняя прохлада леденит мозглую брусчатку под ногами, тонкие ручейки дождевой воды стекают сквозь каменные желоба к веренице отблесков когтистых ветвей. По Бурдонову переулку разносится дробный стук копыт и стеклянный лязг – молочник уже завершил развоз и направлялся в сторону квартала каменщиков; сквозь шум дождя прорывается звон дверного колокольчика со стороны пекарни у перекрёстка. Вскоре бродячие псы на пустыре за старой пекарней растащат по подворотням размокшие корки хлеба и пустынные улицы увязнут в вечернем мраке. Быть может, то был вечер буднего дня, отчего заниматься рутинным трудом никто не спешил, или, наоборот, вечер воскресный – вечер славного усекновения предтечи, – о чем гласил церковный кондак. Впрочем, весь он был пронизан предвкушением празднества и семейного уюта.

Изумрудные капли искрились на витражах размытых окон, рябью скатывались к отливу и исчезали в мареве гиацинтов. В солнечные дни Гретта корпела над садом: по обе стороны от Яснорады цвели колоски дельфиниума и всполохи молочая; она едва помнила этот сладковатый аромат и отголоски женского смеха за окном, и теперь они разливались повсюду, заполняя Штольни ядовитым благоуханием и гнусавым реготом. В груди похолодело не то от душащей горечи обиды, не то от тяжести вымокшего платья.

Поодаль, за окном, таясь за тенью паутины дождевых капель, сквозь бутоны домашних фиалок виднеются девичьи ладони – ловкими движениями Гретта срезает пожелтевшие листья. Радость праздного вечера отзывается легкой полуулыбкой на юном лице; её мягкие черты, бархатный румянец на щеках и тёплый блеск в глазах перекликаются с сиянием золотистой камеи у накрахмаленного воротничка.

Раздутые крючковатые пальцы выбелены цинковой пудрой; точно сквозь петли через них проступают грузные охапки стеблей поникших лилий. Узкие рукава шелковистого савана нелепо стягивают набухшие руки и собираются гармошкой, обнажая иссера-зелёные запястья. Её шея туго перетянута узким воротником с золотистой строчкой – под бескровным лицом её блеск кажется особенно едким.

…и хотя мы собрались здесь сегодня, чтобы проводить её в последний путь, мы должны помнить о тех благих деяниях, которые она совершала, и том наследии, что она оставила после себя. Украшая ли цветами Сент-Монель, содействуя ли в открытии ученического корпуса или своим неизменным гостеприимством, Гретта делала наш город лучше и приятнее для всех. Её доброта и отзывчивость до сего дня не сходят с наших уст, а цветы сада Бернбург-Хольм ещё не раз станут украшением городских празднеств.

Преподобный Аддерли несколько нервно стянул колоратку и умолк – он пытался вызвать в памяти юный образ, но его воспоминания  оставались расплывчатыми; Яснарада едва различала лицо миссис Хольм, обращенное к перелеску, будто там её ждало нечто большее – обитый светлым шелком обод дубового ящика и чернозем. Ведьма держалась поодаль, как и тем вечером шестого дня, и горечь обиды не покидала её.

После некоторого молчания преподобный окинул взглядом родственников и опустил дневник с очерками прощальной речи; безмолвный взгляд остановился на женской фигуре в тени ясеня. Будто что-то наконец сомкнулось в его сознании, но лишь на короткое мгновение – и взгляд снова погас. Шелковый черный платок коснулся сухих ресниц; следуя взгляду г-на Аддерли, Яснорада обратилась к прощальной процессии, и за матерью, горько склонившейся над безжизненным телом, одарила Гретту последним поцелуем.

Светлые намокшие пряди путались под ладонями и стягивали пальцы; в бешенном ужасе Хольм сжимала чужие руки на собственной шее, когда её глаза наполнялись слезами, а из горла рвался слабый сдавленный хрип. Бурачно-красные разводы стёрли нежный румянец с одутловатого женского лица. Всё вокруг было усеяно осколками битого стекла и алыми лепестками фиалок. Сердце стучало как оглашенное, отчасти в такт судорогам, охватывающим Гретту, отчасти – детскому плачу за стеной.

…и теперь, когда её тело будет упокоено рядом с дочерью, которую она так горячо любила и с которой не могла проститься, мы можем найти утешение в мысли, что их расставание было лишь кратким мгновением перед вечностью, в которой они воссоединятся вновь.

Высокую плетёную колыбель поглотила содрогающаяся тень. Крохотное детское личико порозовело и скривилось от душащих слез. Сложно понять, что нашло на неё в тот момент, действовала ли она очертя голову, безотчетно или хладнокровно – в твёрдости занесённой руки откликалась лишь необходимость; крепкий удар шандала раздробил лицевые кости, за вторым утихли слезы, за третьим – прояснился разум. Раньше, встречаясь с Ротшильдом в саду Бернбург-Хольм, он красноречиво цитировал малоизвестных писак и горделиво хвастал офортами свежей печати; тем вечером шестого дня Яснорада отчетливо вспоминала одну из этих встреч: «лучше убить дитя в колыбели, чем пестовать несбыточные мечты». Несмелое движение, с подсвечника спадает хрустальная подвеска. Комната наполняется отзвуками знакомого голоса.

ЛС