THALIA MAY, 25 лет, ^{владелица магазина "Talis"}
(Талия Мэй)
"Ботанка" - в юности || Вернувшаяся домой

Торранс ничерта не забывает. Он гребаный пыльный сундук со сказками, сплетнями, и трагедиями. Но среди них есть особенные. Например история девочки Сары, приключившаяся почти двадцать лет тому назад. История, которую даже этот прогнивший до основания город не пересказывает.
Семья Сары Портер жила в Торрансе годами. Молчаливые, нелюдимые, вечно посещающие полицейский участок из-за сообщений о ссорах и побоях. Такие бы не должны были плодиться, но, как часто бывает - плодились. Первой дочери семейства весьма повезло. Она умерла вскоре после рождения, просто потому, что семейство ушло в недельный запой, в котором не было места потребностям ребенка. Дальше был суд и мать девочки посадили на долгие годы, что впрочем оказалось всё одно недостаточным.
Вторая девочка была "поздней". Родившаяся вскоре после возвращение матери из тюрьмы она к стыду окружающих осталась живой и стала расти в том кошмаре, который по какой-то ядовитой иронии именовали семьёй. Майкл - отец этакой общественной ячейки работал строителем. Руки у него росли откуда следует, вот только пил он по-черному. Пил, возвращался домой и покалачивал жену. Ребенка для него никогда не существовало, за что Саре уже следовало быть благодарной. Только она не была.
С лихвой на девочке с удивительно чистым взглядом отыгрывалась сама мать. Она топила девочку в ванной, кричала и никогда не давала забыть - она ошибка. Сара не должна была родиться. Она никому не нужна. Так себе истина, правда?
Маленькая девочка росла под стать. Замкнутой, внимательной, пытливой. В её мире не существовало ни "хорошо" ни "плохо", зато ясно существовало понимание того, что нужно уметь определять по тону, жестам, взглядам, когда стоит бежать и прятаться. К пяти годам ясноглазый ангелок уже понимала, что синяки нужно прятать под одеждой, а ещё, что соседи вмешиваться не станут, но могут вынести еду, если долго околачиваться у их заборов. К пяти годам она уже не раз слышала "такие твари не заслуживают жизни" и отлично понимала, что у окружающих кишка тонка что-то сделать.
День, когда всё изменилось Сара помнит отлично. Отец опять пил, вливал алкоголь в глотку матери, а потом силой взял её на деревянном полу коридора. Так всё не кончится - было очевидно. Так всё не может продолжаться - было ещё очевиднее. Машинный стеклоочеститель всегда стоял достаточно низко, в чулане. Он пах не вкусно, как и водка. Она проливает его и на себя, и на пол, но тот всё равно попадает в бутылки. Одну, вторую. Родители достаточно пьяны, чтобы не заметить.
Вот им становится плохо, они вызывают скорую, вот уже появляется полиция и им не требуется много времени чтобы найти следы детских ручек. Соседи шепчутся, что это девочка - чудовище под стать. Но где-то внутри знают - это чудовище вырастило их бездействие, а не никчемность родителей.
Дальше были интернаты и психиаторы. Они все убеждали её в том, что она поступила не хорошо и вот девочка говорит то, что от неё хотят слышать. Так же просто. Брызни духами на платок, приложи к глазам и вот уже плачешь в покаянии. И вот запись о детской психопатии исправляется на депрессию и окр. Вот ты уже понимаешь, когда лучше улыбнуться, похлопать ресничками и прикинуться дурой. Знаешь, как убедительно соврать, знаешь, как важно больше слушать, чем говорить. И наконец получаешь разрешение больше не видеться с врачом. Обмануть можно всех.
В приюте оказывается весьма не плохо. Государство заботливо хранит наследство от покойных родителей, а ещё с готовностью устраивает ребёнка в отличную школу и обеспечивает место в колледже. Сара учится на биолога и флориста параллельно. Увлекается ядовитыми растениями и носит огромные очки. "Ботанка" - так её называют сверстники. Пускай. Девочку мало интересуют чужие нападки, ведь есть столько способов избавиться от этих идиотов...
В колледже она знакомится с одним из Портлендских меценатов. Ублюдок любит молоденьких девочек и жесткий секс. Но очкастая ботанка его не привлекает. Жаль. Её-то очень даже привлекают его деньжата. Тогда, в свои девятнадцать Сара впервые тратится на линзы. Ярко подводит глаза и надевает весьма вызывающе-короткую юбку с белой рубашкой. Тогда, в её девятнадцать парни впервые раздевают её глазами и удивляются переменам.
Тупые прогнившие лицемеры. Их так просто обвести вокруг пальца, стоит посмотреть пару видео с наложением макияжа и полистать журналы моды. Дёшево же стоит их расположение.
В двадцать один Сара выходит замуж и меняет имя. В двадцать один на свет появляется Талия Мэй, богатенькая женушка Портлендского бизнесмена. Она трахается с ним ежедневно и опять прячет синяки под закрытой рубашкой. Строит глазки водителю, хлопает ресницами и словно дьявол шепчет "спаси меня".
Талии двадцать три. Она появляется перед любовником в изодранной одежде, со следами удушья и слезах. И в тот же вечер становится вдовой. Она надевает черный, он ей к лицу. И шляпка-таблетка подчеркивает статус. На похоронах она смахивает слезы, произносит речь полную скорби, а на суде опровергает любые попытки любовника превратить мужа в чудовище, а её - в причастную к смерти.
Талии двадцать четыре. Наконец закончены многочисленные суды с родственниками покойного мужа. Она распродала имущество, перевела крупную сумму на счет детского дома и наконец сорвалась с места.
Она соскучилась по тебе, Торранс. Вы одинаково гнилы, одинаково безжалостны, но вместе с тем имеете своё очарование. Она возвращается ночью, покупает первый же понравившейся дом, переоборудует первый этаж под магазин, а на участке возводит большие теплицы для любимых растений. Она узнает соседей. Узнает людей. Но сама слишком изменилась. Мало кто невольно вздрогнет при взгляде в её чистые голубые глаза, а затем не сможет объяснить, что же в них увидел.
Талии двадцать пять. Она дает работу подросткам, щедро платит. Её магазинчик пользуется популярностью, а соседи по-прежнему не знают, что за женщина поселилась рядом. Вот только так странно... порой дети, что оказываются у неё, остаются сиротами. По доброте душевной (кто найдет основания упрекнуть её в обратном?) мисс Мэй дает им кров. Выступает опекуншей, получая не плохие отчисления. И всегда очень натурально сопереживает утрате.
Вот только Торранс знает - эти твари не должны были плодиться и жить. Шваль, грязь. Но у них по-прежнему кишка тонка что-то сделать. А она теперь отлично знает, как не пролить яд.

Она вновь у зеркала. Чужие руки застегивают на шее дорогое украшение, сияющее камениями. Чужой голос шепчет "ты прекрасна" у самого уха. И её лицо привычно лжёт ему, изображая нежность, прикрывая собой ложь её сердца. Бриллианты меркнут рядом с её улыбкой. Меркнут рядом с живым блеском глаз. Меркнут в сравнении с её лоском и благородством. Не удивительно, что старший Селвин решил появиться на вечеринке в честь помолвки именно в её компании. Вик одна из немногих любовниц, от которых он не уставал. Хотя и обходилась она дорого.
- Ты прав. Это украшение мне к лицу. - Спокойная тёплая улыбка, нежный взгляд голубых глаз. Как легко обмануться ими. И как хочется обмануться. Но они слишком хорошо знают друг друга, чтобы и правда верить в эту сказку. - Как и мужчина рядом.
- Ты умопомрачительно двулична, дорогая. Смотришь на меня так, словно я единственный, но уже который раз думаешь не обо мне. Есть ли в этих прекрасных глазах хоть что-то настоящее?
Она смеётся. Так привычно тихо, шелестяще. Смеётся, пожимая плечами: "какая ерунда!" - о ком же ещё ей думать сейчас? Ведь не о том юнце Лестрейнже, которому она дарила поцелуи на вечеринке. Не о том юнце, что грезил влюблённостью и смотрел на неё, как на Богиню и Дьвола одновременно. Нет. Она не думает о нём. И всё же...
- Август, дорогой. То что ты называешь двуличием я называю правилами приличия. - Она мурлыкает, опускает длинные пальцы поверх его ладони и привычно целует, в пол оборота повернувшись к своему визави. Со стороны, в этом хаосе по случаю чужого ликования, они выглядели весьма органично. И ведь самое занятное, что не слышимый никем их разговор со стороны вполне походил на воркование двух влюблённых. С закономерными нежностями в конце, предшествующими выходу в общий зал.
Они ступают под руку. Плывут среди гостей обходительно, с присущим обоим изяществом и манерностью. Обмениваются любезностями и с улыбками разделяют радость:
- Ах, Вы правы, они такая славная пара. Прекрасно смотрятся друг с другом.
- Да, я видел, как они начинали свои отношения. Это взвешенное и верное решение.
- Неприменно стоит пожелать им лёгкой совместной жизни.
Вопросы, поздравления, ликование. Всё это отражается от этой пары. Они плетут благородную сказку, ожидая возможности поздравить самих виновников торжества. Селвин привычно подаёт своей даме бокал. Алиша щурится и позволяет себе фривольную шутку:
- Милый, ты пытаешься меня опоить?
Тонкие нежные пальцы оплетают ножку бокала, взгляд скользит поверх и в этот самый момент...
- Алиша?
Август сжимает её руку. Мягко, но настойчиво привлекая к себе внимание.
Верно. Нужно продолжать играть. Нужно продолжать оставаться лучшей в этом зале. Лучшей из женщин. Именно сейчас это нужно как никогда.
Она ведь не дилетант. Умеет скрывать мысли. Умеет скрывать чувства. И всё же не отводит взгляда от пары за столиком. Какова ирония? С ним рядом простушка. Нервная, смущенная, с этой глуповатой улыбкой. У неё миловидное лицо, но в нём нет и капли той силы, гордости, той эстетики, что присуща лучшим из женщин. И вовсе не Вик виновата в том, что лучшие из женщин - лицемерки. Ох, как страшно стало бы жить мужчинам, узнай они сколь много скрывают их очаровательные головушки. Как они бдительны, когда спекулируют простодушием и доверием; как часто ангельские улыбки, которые не стоят им никакого труда, оказываются ловушкой, чтобы подольститься к человеку, обойти его и обезоружить. Знали бы мужчины... бежали бы.
Но вот они здесь. Селвин. Наглый, самоуверенный лицедей ей под стать. Наследник семейства, повеса, но любящий дорогих дам. По слухам любитель сомнительных связей и компаний. И юный Лестрейндж, что выглядит ещё более юным с этой неприбранной щетиной. И в глазах одного читается ревность, стоит ему увидеть кто привлёк внимание Аши, а в глазах второго, что недавно смотрели на спутницу - отсутствие страсти. Он смотрит на неё ни как на желанную женщину. Ни как на свою женщину. Вик знает, просто потому, что эти его взгляды принадлежали ей.
- Да. Я думаю, нам стоит найти себе место. Вскоре появятся виновники торжества. Стоит поднять бокал за счастливое будущее из первых рядов.
Пушистые ресницы трепещут, неспешно, но взгляд вновь обращается к спутнику этого вечера. Она оправляет длинный подол нежно-розового шёлкового платья, что сочетается с рубашкой её мужчины. Тот согласно кивает, не без злорадной радости находя столик в относительной близости от Лестренджа. Селвин всегда любил кичиться тем, что имеет нечто желанное для другого. А тут ещё и - какая радость - ей приглянулся этот Лестрейндж. Совсем неопытный молодой человек. Насколько было изестно Августу, в наследники его не рассматривали, да и на политической арене чистокровных он не был замечен, как интересная фигура. И всё же его род... его род, идеально чистый, всё столь же влиятельный и богатый раздражал Августа. Хотя бы тем, что Селвины имели репутацию сомнительную, а деньги то приходили, то уходили. Как и влияние. Впрочем. Он намерен был это исправить. И не только он. Оба наследника семьи, борясь за титул, стремились приумножить семейные капиталы.
- Знаешь, я поистине удивлён таким размахом. Мне всегда казалось, что Баркли не любитель суматохи и шума. Неужели так на него повлияла невеста? Впрочем. Ему попался настоящий бриллиант. - Мужчина целует пальцы своей визави, заглядывает в её глаза. - Как и мне. Но некоторым всегда придется довольствоваться фианитами.
- Вот как? Полагаешь, что будущая миссис Баркли бриллиант? Мне она всегда казалась простоватой. Впрочем. Не лишённой лоска. Нежного восточного лоска. И, дорогой. У меня на пальце всё ещё нет кольца, не спеши заявлять о своих правах.
Она словно бы шутит. Но на деле эта попытка "присвоения" раздражает. Их отношения всегда носили иной, сугубо деловой характер. Деловой характер не испортишь отменным сексом. И потому она продолжает играть. Продолжает делать вид. И не оборачивается к соседнему столику. Впрочем... это оказывается не нужным.
Обручившиеся входят в зал, всё затихает, они произносят речь и бокалы взмывают в поддержке, выражая солидарность. Затем наступает время личных поздравлений. Гости по одному или парами проходят к молодым. И вот мистер Баркли хлопает Селвина по плечу, заявляя:
- Спасибо, дорогой друг! Это прекрасное поздравление. Мисс Вик, счастлив видеть вас в такой компании. Вы кстати знакомы с мистером Лестрейнжем? Ну же, не ждите. Подающий надежды колдомедик, скажу я вам. Знакомьтесь, Рабастан. Мистер Август Селвин и его спутница, мисс Алиша Вик. Нередкие гости и участники благотворительных вечеров Мунго.
Виновник торжества протягивает руку Рабастану в знак приветствия, покуда Аша обменивается любезными улыбками с его спутницей, а затем обращает колкий полный иронии взгляд на самого Лестрейнджа, мол: "Эта? Серьёзно?" - но пренебрежительная ирония мгновенно исчезает, словно бы должна остаться незамеченной.
- Вот как. Если так Вас хвалит Баркли, мистер Лестрейндж, мне остаётся только поздравить Вас со столь высокой оценкой. Он никогда не бросает пустых слов. Счастлива нашему знакомству. Представите свою спутницу?
Она делает вид, что не знает его. Не ведёт и бровью при том. Таковы правила начатой игры. Всё, что было на вечеринке - осталось на вечеринке. Но всё ли? Холод в её глазах, едва уловимый, но злой и пробирающий до костей может ли быть лишь игрой его воображения?

Изабель