Henry Sauer, 16, ^{школьник, помощник садовода в теплицах}
(Генри Сауэр)
- || Коренной житель

Его прадед и дед всегда жили в Торрансе, на том самом месте, в том самом доме, где вырос и жил Генри. Отсутствие амбиций и целей их семья не первое поколение компенсировала сначала опиумом, затем алкоголем, и Филу, отцу Генри, похоже, была просто предначертана судьба пьяницы и дебошира. И даже славная Алис, рыжеволосая зеленоглазая красавица, не смогла этого изменить. Она была подарком для Фила, той, что из-за какой-то ошибки мироздания оказалась с ним — неказистым и обычным — рядом, разбудила надежды на счастливое будущее, разбередила амбиции, чтобы спустя год во время родов забрать и их, и его душу, и его сердце.

Новорождённый Генри должен был стать новой путеводной звездой, но стал только болью. Фил, глядя на рыжий пух на темечке сына, думал лишь о скончавшейся жене и с этими мыслями все чаще прикладывался к виски. Раз вдарил спьяну сыну за капризы, два — за громкий ор, так, что пришлось полиции объяснять синяки и перелом у мальчишки, поэтому, от греха подальше, воспитанием Генри занялась сестра Фила — Эльза.

Крупная, высокая, маленькому Генри она казалась монументальной горой. Было очень тепло и приятно засыпать у неё под боком, пока она смотрела слезливые сериалы и фильмы ужасов. Ближе к полуночи она брала на руки дремавшего Генри и относила в кровать, из которой тот неизменно перебирался к ней на диван.

Ему было четыре, когда тётки Эльзы не стало. Генри даже не понял, что что-то не так — тётка все спала беспробудно и не хотела вставать. Он решил ее не будить — ел то, что нашел в холодильнике, спал рядом с ней и в целом был доволен жизнью.
Но два дня чрезвычайной самостоятельности и спокойствия быстро сменились кошмаром — мертвую Эльзу нашли, и Генри вернули в отчий дом, где его, как всегда, встретил пьяный в доску отец.

Первые годы совместной жизни протекли относительно спокойно. На Генри все чаще взваливались домашние проблемы — сходить за продуктами, вызвать сантехника, приготовить еду, — так что в какой-то момент он стал единственным взрослым в семье. Что ему совсем не мешало временами совершенно по-детски отхватывать оплеухи отца, синяки от которых Генри успешно скрывал под одеждой.

Сейчас он не вспомнит, когда именно алкогольная зависимость отца перешла на ступень выше. Просто в какой-то момент недели  относительной тишины начали сменяться бурными вечерами, а затем и ночами — собутыльники отца нередко оставались в доме, и Генри после пары неприятных случаев все чаще стал задерживаться в библиотеке, затем бродил в супермаркетах и добирался до дома только ближе к утру, когда пьянки снижали накал.

Эти прогулки довольно скоро аукнулись на учебе. Оценки, которые итак не блистали отличием, скатились до уверенных С даже по любимой химии, но не то чтобы это кто-то заметил. Ярко-рыжему Генри как-то удавалось быть неприметным для всех, кроме Кая — полноватого и прилипчивого гика, помешанного на супергероях. Именно он познакомил молчаливого Генри с комиксами и с кудрявой Вив, которая с каждой встречей начала занимать в сердце Генри все больше и больше места, чем и заставила смириться с навязчивым вниманием ее друга. Наивный Кай, командирша Вив и молчаливый Генри смотрелись вместе аномально, но это не мешало им проводить время вместе, но стоило им перейти рубеж в 16 лет, как их команда начала трещать по швам.

Пока Кай упивался очередным супергероем, а Генри молча страдал от побоев отца и невысказанной любви, Вив повзрослела, обзавелась дружком из математического клуба, с которым перманентно сосалась везде, куда бы ни пошёл Сауэр. Ко всему прочему алкоголизм отца сделал ещё один шаг — проблемы с деньгами неизменно приводили к белой горячке: галлюцинации в прожженном алкоголем мозге Фила сменялись страхами, страхи — навязчивыми подозрениями. Отец то разговаривал с пустотой, то взывал к мертвой жене, то смеялся, глядя в угол. Генри попадалось от него все чаще и жёстче, поэтому он вовсе предпочел быть подальше от дома и начал искать подработку на вечер. На первом месте — в магазинчике у шоссе — он проработал месяца три. В попытке вернуть отца на шаг назад, Генри каждый вечер исправно приносил тому спиртное и поесть, чем довольно быстро посадил отца себе на шею. Второе место — в теплице — он получил по счастливой случайности. Владелица цветочного салона Талия Мэй, несмотря на его замкнутый вид и немногословность, отнеслась к нему неожиданно тепло с первых слов. Научила ухаживать за цветами, правильно сажать их, поливать. И Генри даже постепенно начал оттаивать и ловить себя на мысли, что это «девчачье занятие» ему нравится — копаться в земле оказалось неожиданно приятно, — но рассказать об этом своим друзьям он так и не решался. Впрочем, обстоятельства его все-таки заставили.

Тот душный вечер, в конце июня 2022-го, не предвещал никаких потрясений. Генри, как и десятки раз до этого, принес домой продукты и бутылку виски. И уже через три часа после этого его доставили в местную больницу с закрытой черепно-мозговой травмой, с ссадинами и переломами рёбер. Он не знал, каким образом семейная драма, длившаяся на протяжении десяти лет, просочилась в мир, но вокруг него вдруг появились сочувствующие взгляды врачей, полицейских и сотрудников опеки. Это внимание ощущалось временным, неестественным, как по инструкции, так что Генри просто ждал, когда суета вокруг него поутихнет и его вновь вернут на изъезженную колею под названием «выживание». Исключением стала лишь Талия: ее стараниями у его койки всегда были свежие цветы. Безмолвные, искренние, с лёгким запахом — они заменили собой тысячу ободряющих слов врачей и полицейских, — отчего пребывание в больнице стало не таким тяжким.

О смерти отца Генри услышал из разговоров врачей. Пока его поливали немой жалостью в глазах, он нащупал в себе лишь осознание, что даже та ненависть, которой пылал к нему отец, куда лучше, чем эти звенящие кратковременностью сочувствие и забота — все эти «небезразличные» люди уходили за угол и забывали о нем в потоке повседневных дел. Исключением стала лишь Талия: 10-го июля она организовала похороны Фила и к тому же уговорила врачей отпустить на них Генри.

В рёбрах все ещё побаливало, когда он переступил порог портлендского интерната, где его вновь окружили «небезразличные» люди. Исключением стала лишь Талия: спешно оформив документы на опеку, она уже в августе забрала Генри к себе. Или, быть может, себе?

Каковы шансы, что она запомнила номер его машины? Каковы шансы, что она пойдет в полицию или проболтается взрослым? Каковы шансы, что полиция свяжет утренние тела со словами этой девчонки? Каковы шансы, что поверит, что все происходящее построено на благих намерениях? Что он выдержит допрос и не промахнется с ответом перед въедливыми легавыми?

С каждым вопросом ком в солнечном сплетении стягивался все сильнее и туже, удавкой скручивал сердце и все больше высвобождал инстинкты — поймать, убить, зарыть, спрятать. Прямо здесь, во влажной земле, подальше от человеческих глаз. Чтобы никаких перемен, волнений и вопросов. Так надежно, спокойно и проверено. И чем больше он погружался в это состояние, тем более правильным ему казалось это решение.

Поймать. Он счищал грязь с пальцев и прислушивался к затаившемуся лесу. Иди, бэмби. Расслабься. Я всего лишь кошмар, привидевшийся тебе среди ночи.

Слева послышались осторожные шаги — тонкие аккуратные копытца ступали по листве. Он повернул голову и двинулся на их звук. Она делала два шага, он — один. До тех пор, пока в темноте вновь не забелели ее ноги. И тогда он двинулся в сторону — на своей первой охоте он просчитался, не учел, что спасающиеся бегством жертвы всегда ждут нападения сзади, и с тех пор всегда ловил с боков или в лоб.

Она, будто почуяв его, внезапно остановилась, и он замер. Вытянула шею, навострила остроконечные уши и оглянулась, всмотрелась большими оленьими глазами в темноту леса. Он гребаный мудак, — да, он ее слышит. И слышит то, что у него могут быть проблемы из-за этого. Он это знает, знал еще тогда, когда сидел в машине. И сейчас думает за двоих — за нее и себя — и делает все, чтобы этих проблем избежать.

Где-то в глуби леса раздался визг какого-то животного, и он в тот же миг метнулся к девчонке. Дернул за куртку на себя, сбивая с ног. Пальцы, нащупывая путь, скользнули по капюшону, ее лицу, наконец, сомкнулись вокруг шеи и сдавили горло.

Он чувствовал затухающее биение пульса, а ее тело, лишившееся живительного воздуха, дергалось все слабее и медленно оседало в его объятиях. Все вновь встало на свои места — полуживая она, вокруг тьма и тишина. Почуяв знакомую волну, сердце постепенно сбавляло обороты, мышцы расслабились, пальцы разжались. Он уложил ее на землю, стянул со своих брюк ремень, с шеи — галстук. Бросив их рядом с телом, присел и начал снимать с нее куртку.

ЛС